Елена Петровна Блаватская / Биографической очерк Е. Писаревой

Е.Ф. Писарева (1853 – 1940-е гг.) — известный деятель тео­софского движения, философ, переводчик, писатель. Е.И. Рерих, состоявшая с ней в переписке, называла Е.Ф. Писареву «самой лучшей и талантливой среди группы теософов». Получив от Елены Фёдоровны её книгу о Е.П. Блаватской, Елена Ивановна писала: «Большая радость была для меня получить Ваш чудесный очерк о Блаватской... Появление этой книги так своевременно, и можно ожидать, что она заложит основание новому пониманию нашей гениальной соотечественницы среди её сородичей».

Любовью и враждой окружена, В сердцах людских останется она.
Ф. Шиллер

Глава 1. Введение

Трудно себе представить что-либо необычайнее и несправед­ливее того упорного непонимания и даже враждебности, с которы­ми русское образованное общество продолжает относиться к своей гениальной соотечественнице Елене Петровне Блаватской. Прошло уже 18 лет со дня её смерти, а с основания ею Теософического Об­щества более 30 лет [Биографический очерк был опубликован в 1900 г. - (прим. ред.). ], срок, совершенно достаточный для того, что­бы вызвать серьёзные расследования относительно деятельности и трудов этой русской женщины, которая боролась с такой неукро­тимой силой против сковавшего человеческую мысль материализ­ма, которая вдохновила столько благородных умов и сумела создать духовное движение, продолжающее расти, развиваться и оказывать влияние на сознание современников. Плоды её деятельности на ви­ду, и только по ним можно сделать истинную оценку Е.П. Блават­ской: она первая обнародовала сокровенные учения, на которых основаны все религии, и первая сделала попытку дать религиозно-философский синтез всех веков и народов; она вызвала пробуж­дение религиозного сознания древнего Востока и создала между­народный братский Союз, в основу которого положены уважение к человеческой мысли, на каком бы языке она ни выражалась, ши­рокая терпимость ко всем членам единой человеческой семьи и стремление воплотить не мечтательный, а конкретный идеализм, проникающий во все области жизни. Перед такими плодами долж­ны были бы умолкнуть всякая вражда и возникнуть глубокий ин­терес к необычайным силам той души, которая смогла дать такой могучий толчок человеческой мысли. А между тем имя Е.П. Бла­ватской продолжает вызывать в России по-прежнему недоверие, и до сих пор не нашлось ни одного значительного голоса, чтобы ска­зать веское слово в пользу той, которая, по справедливости, должна бы быть славой и гордостью своей родины.

Из всех её литературных трудов, благодаря которым Западная Европа впервые познакомилась с сокровенными учениями древнего Востока, в России только в прошлом году появился первый перевод её «Голоса Безмолвия», и до сих пор её литературное имя соединя­ется у нас только с очерками об Индии, которые, под псевдонимом Радда-Бай, названные «Из пещер и дебрей Индостана», печатались в «Русском Вестнике», если не ошибаюсь, в начале восьмидесятых годов. И всё, что мне удалось найти в русской литературе по пово­ду Елены Петровны, ограничивается враждебным памфлетом ро­маниста Всеволода Соловьёва «Разоблачённая жрица Изиды», его же статьёй противоположного характера в «Ребусе» за июль 1884 г. да двумя статьями в словаре Венгерова; одна из них — из третьих рук составленная биографическая статья, не имеющая никакой цен­ности, а другая — заметка Владимира Соловьёва, основанная на чистейшем недоразумении, о котором речь впереди. Если к этому прибавить малоизвестный биографический очерк её родной сестры Веры Петровны Желиховской, напечатанный в «Русском Обозре­нии» в 1891 г., её же книгу, написанную в ответ на упомянутый пам­флет Всеволода Соловьёва, «Е.П. Блаватская и современный жрец Истины» и две её статьи в «Ребусе» за 1881 – 1882 гг. — вот и все материалы на русском языке, касающиеся Е.П. Блаватской.

Несравненно приятнее было бы совсем не касаться назван­ной книги Всеволода Соловьёва, которая отмечена такой печатью предательства, что, читая её, становится неловко, словно сам уча­ствуешь в очень нехорошем деле. Но она сыграла слишком роко­вую роль во мнении русского общества относительно Е.П. Бла­ватской; бойко и ярко написанная, она многими была прочтена, и, так как очернённую Елену Петровну на родине совсем не зна­ли и защититься из могилы она не могла, пущенная клевета обо­шла беспрепятственно всю Россию, и одни — из его книги, а дру­гие — понаслышке от читавших ту же книгу стали утверждать, что Е.П. Блаватская — уличённая обманщица и учения её, идущие из такого мутного источника, не могут быть чистыми. Но самое опас­ное в этой дурной книге то, что она опирается на «документы». Благодаря этому даже разборчивые люди, возмущённые тоном кни­ги, всё же подпадают под её влияние. Ценность главного докумен­та, «Отчёта Общества Психических Исследований», мы разберём позднее, а теперь необходимо сказать несколько слов о приёмах Всеволода Соловьёва. Чтобы напасть с оскорблениями на женщи­ну, которая — по его же словам — относилась к нему с материн­ской лаской, он дождался её смерти и, по странному недосмотру, издал свою статью в России и на русском языке, тогда как, по его же словам, похвальной целью этой книги было — охранить довер­чивых людей от губительного влияния Е.П. Блаватской. Поэтому нужно думать, что книга его назначалась не для русских, которые совсем не знали Е.П. Блаватскую и не могли даже пользоваться её сочинениями и по условиям тогдашней цензуры, и потому, что они были написаны на английском языке, — а для тех, которые или уже подпали, или могли легко подпасть под её губительное влияние, т.е. для англичан. Но этого мало: надеясь, что его русская книга не дойдёт до англичан, он сослался в ней на двух живых свиде­телей, г-жу Купер-Окли и г-на Гебхарда, хорошо знавших Елену Петровну; но он ошибся в расчёте, и они утверждают, что он ссы­лался на них ложно. Ввиду этого нужно с большой осторожно­стью относиться и к главному «документу» его книги, т.е. к пись­мам Е.П. Блаватской, большая часть которых приведена без всякой даты. Что стоило, при таком бесцеремонном отношении к исти­не, сделать лёгкие изменения, которые могли совершенно изменить смысл письма? Во всяком случае, всех, читавших книгу Соловьё­ва, убедительно прошу во имя справедливости к русской женщине, горячо любившей свою родину, и к теософам всего мира, которым дорого её имя, прочесть ответ В.П. Желиховской «Е.П. Блаватская и современный жрец Истины» и книгу А. Безант «Е.П. Блаватская и Учителя Мудрости» (H.P. Blavatsky and the Masters of Wisdom). Последняя книга — подробное, подкреплённое многочисленными живыми свидетелями расследование на месте, т.е. в Адьяре, наде­лавшего когда-то много шума следствия г-на Ходжсона, напечатан­ного в отчёте Лондонского Общества Психических Исследований.

Когда мне пришлось впервые познакомиться с Теософи­ей, а затем и с главным трудом Е.П. Блаватской «Тайная Док­трина» (The Secret Doctrine), меня сразу поразило полное несо­ответствие между развернувшейся передо мной большой величиной и тем до странности неподходящим представлени­ем, которое упорно сохраняется в русском обществе как относи­тельно самого теософического движения, так и относительно его создательницы. Это вызвало во мне решимость как можно осно­вательнее познакомиться с её жизнью и трудами и выяснить, на­сколько возможно, истинный образ той, которая сумела вызвать к себе все оттенки человеческих чувств, от обожания до ненависти, от глубокого почитания до презрительной насмешки включитель­но. С тех пор прошло несколько лет, и мне не только удалось по­знакомиться приблизительно со всем, что было написано о ней, но и лично узнать наиболее значительных из её учеников, как А. Безант, Джордж Мид, г-жа Купер-Окли, Бертрам Китлей, Гюб­бе-Шлейден и др. Одновременно с этим я продолжала изучать её сочинения и многочисленные комментарии к её «Тайной Доктри­не», из которых образовалась обширная литература на трёх евро­пейских языках. И чем больше я знакомилась со всеми материала­ми, тем яснее становилось для меня, что для истинной биографии Е.П. Блаватской, которая передала бы её верный образ, время ещё не пришло. Её необыкновенная психическая организация, прояв­лявшая такие силы, которые у огромного большинства людей на­ходятся ещё в скрытом состоянии, настолько опередила тип со­временного интеллигентного человека, что разгадать её вполне и безошибочно определить её свойства будет в состоянии лишь пси­хология будущего. История говорит, что и прежде появлялись вре­мя от времени люди, одарённые неведомыми для остальных людей силами, как Калиостро, Яков Бёме, Сведенборг и др., но разница между ними и г-жой Блаватской огромная: те жили в иные време­на, когда общение между людьми было медленное и трудно про­веряемое, а критический анализ находился ещё в зачатке, и до нас могли дойти только смутные легенды об их чудесных силах. Елена Петровна появляется на сцене жизни в такое время, когда умствен­ное общение обегает земной шар с необычайной быстротой, когда каждое сколько-нибудь выдающееся явление делается немедленно достоянием всего мира; и жила Елена Петровна — последователь­но в трёх частях света — совершенно открыто, принимала у себя всех, кто только желал её видеть, была лично известна множеству людей всех национальностей и профессий. Её знали многие учё­ные Америки, Азии и Европы. И сама она, и её жизнь, и её так на­зываемые чудеса были у всех на виду. Замолчать её или отделаться смутными легендами было уже невозможно. Но и до сих пор мало кто сознаёт, что не только принесённые ею с Востока учения, но и она сама, её личность, её необычайные психические свойства представляют для нашей эпохи явление величайшей важности. Она — не теория, а факт. И факт этот говорит слишком настоя­тельно, что наука должна широко раздвинуть свои границы, при­нять в свои пределы не только физические, но и сверхфизические явления и рядом с эволюцией формы признать и эволюцию пси­хическую и духовную или же — сложить оружие и объявить себя бессильной перед явлениями высшего порядка. С этой точки зре­ния, т.е. как явление, по внутренним своим свойствам далеко опе­редившее своё время и дающее глубоко интересные указания на будущие линии человеческого развития, Елена Петровна должна была бы представлять огромный интерес для современных психо­логов; как этот интерес проявился в действительности, мы увидим далее из отчёта Лондонского «учёного» Общества Психических Исследований; иного проявления со стороны присяжных учёных во всех собранных мною материалах мне не попадалось.

Когда сталкиваешься с воспоминаниями и отзывами знавших Елену Петровну людей, как друзей, так и врагов, или когда расспра­шиваешь живых свидетелей её жизни, больше всего поражаешься разнообразием их мнений, словно перед вами проходит не одна, а множество личностей с одним и тем же именем «Елена Петровна Блаватская». Для одних она — великое существо, открывающее ми­ру новые пути, для других — вредная разрушительница религии, для одних — увлекательная и блестящая собеседница, для других — туманная толковательница непонятной метафизики; то — великое сердце, полное безграничной жалости ко всему страдающему, то — душа, не знающая пощады, то — ясновидящая, проникающая до дна души, то — наивно доверяющая первому встречному; одни говорят о её безграничном терпении, другие о её необузданной вспыльчи­вости и т.д. до бесконечности. И нет тех ярких признаков челове­ческой души, которые бы не соединялись с именем этой необыкно­венной женщины.

Никто не знал её всю, со всеми её свойствами. Одиноче­ство её доходило до того, что даже самые близкие, дорогие лю­ди относились с недоумением и даже с недоверием к её свой­ствам. Трагизм этого одиночества бросается в глаза, когда читаешь биографический очерк, написанный её горячо любимой сестрой: рядом с добрым чувством, сколько в нём недоумения, а порой смущения, сколько вынужденного доверия только потому, что она видела «неопровержимые доказательства»... и какое удив­ление прорывается у этой любящей сестры, когда она встречается с очень высокой оценкой её личности... как ей хочется извиниться и сказать: «Ну, это уж слишком!»

И это вполне естественно. Свойства её выходили из обычного уровня настолько, что были слишком чужды для огромного боль­шинства. Кто-то сказал про неё, что «она поднималась на высо­ты, где способны парить одни орлы человечества, и кто не в силах был подняться вместе с ней, тот видел лишь пыль её подошв». Да­же ближайший её сотрудник и помощник, полковник Олькотт, при­знаётся в своём дневнике, что, несмотря на многие годы совмест­ной жизни, он до конца не мог ответить на часто задаваемый себе вопрос: кто была Елена Петровна? До того не поддавалась ника­ким установленным определениям её многогранная натура, до то­го необычайны были многие её свойства и проявления. Но в не­которых определениях сходятся все, знавшие её: все утверждают, что она обладала необычайной душевной силой, подчинявшей се­бе всё окружающее, что она была способна на невероятный труд и сверхчеловеческое терпение, когда дело шло о служении идее, об исполнении воли Учителя; и также единодушно сходятся все на том, что она обладала поразительной, не знавшей границ, искрен­ностью. Искренность эта сказывается в каждом проявлении её пла­менной души, никогда не останавливавшейся перед тем, что о ней подумают, как отнесутся к её словам и поступкам, она сказывается в необдуманных выражениях её писем, она сквозит в каждой по­дробности её бурной, многострадальной жизни. Искренность её и доверчивость доходили до размеров, совершенно необычайных для души, собравшей такое небывалое в истории разнообразие жиз­ненного опыта: начиная с впечатлений светской русской девушки времён крепостного права и затем — совершенно сказочных пере­живаний в Индии и Тибете в роли ученицы восточных мудрецов до не менее необычайного положения духовного учителя и про­возвестника древней Мудрости среди высококультурных англичан в самом трезвом из европейских центров — Лондоне. Одна из черт Елены Петровны, которая для близких людей представляла необыкновенную привлекательность, но в то же время могла силь­но повредить ей, был её меткий, блестящий юмор, большей частью добродушный, но иногда и задевавший мелкие самолюбия.

Знавшие её в более молодые годы вспоминают с восторгом её неистощимо весёлый, задорный, сверкающий остроумием раз­говор. Она любила пошутить, подразнить, вызвать переполох. Её племянница, Надежда Владимировна Желиховская, сообщает: «У тёти была удивительная черта: ради шутки и красного слов­ца она могла насочинять на себя что угодно. Мы иногда хохотали до истерики при её разговорах с репортёрами и интервьюерами в Лондоне. Мама её останавливала: "Зачем ты всё это сочиня­ешь?" — "А ну их, ведь все они голь перекатная, пусть заработа­ют детишкам на молочишко!" — А иногда и знакомым своим тео­софам в весёлые минуты рассказывала, просто для смеха, разные небывальщины. Тогда мы смеялись, — но с людской тупостью, ко­торая шуток не понимает, из этого произошло много путаницы и "неприятностей". Не только "неприятностей", но весьма возмож­но, что из тех, которые не понимают шуток, бывали и задетые её шутками, и те переходили в лагерь её врагов».

Врагов её можно разделить на две категории: на врагов её учения и на личных недоброжелателей. Из числа первых самы­ми ярыми были миссионеры, жившие в Индии, влияние которых подрывалось её стремлением объединить в общем эзотеризме все древнеарийские верования и доказать происхождение всех ре­лигий из единого божественного источника. Наряду с миссионе­рами, врагами её были и правоверные спириты, учения которых она подрывала и в многочисленных статьях, и в устных беседах, никогда не стесняясь — по своему обыкновению — в выражени­ях. Её личными врагами была и та часть английского общества в Индии, которую она уже по свойству своей свободолюбивой, ненавидевшей этикет натуры должна была шокировать и которые не могли ей простить, что она предпочитала им общение с пре­зренными в их глазах индусами; кроме того, её врагами являлись и все те, которые подходили к ней с корыстными целями и, неудов­летворённые в своём желании получить от неё оккультные знания, благодаря которым она проявляла свои «чудеса», — уходили от неё с затаённой враждой. Результатом всей этой вражды и явился нашумевший так сильно процесс Куломба — Паттерсона — Ходж­сона. Но о нём речь впереди, а теперь я приведу вкратце те биогра­фические данные, которые мне удалось проверить благодаря лю­безному содействию её ближайших родственников.

Всю жизнь её можно разделить на три ясно разграниченных периода. Детство и юность со дня рождения в 1831 году и до за­мужества в 1848 году составляют первый период; второй — та­инственные годы, по поводу которых не имеется почти никаких определённых данных, длившийся, с четырёхлетним переры­вом, когда она приезжала к своим родственникам в Россию, более 20 лет, начиная с 1848 года по 1872 год, и третий период с 1872 го­да до смерти, проведённый в Америке, Индии, а последние шесть лет в Европе, среди многочисленных свидетелей, близко знавших Елену Петровну. Относительно этого последнего периода суще­ствует много биографических очерков и статей, написанных близ­ко знавшими её людьми.