Е.Ф. Писарева (1853 – 1940-е гг.) — известный деятель теософского движения, философ, переводчик, писатель. Е.И. Рерих, состоявшая с ней в переписке, называла Е.Ф. Писареву «самой лучшей и талантливой среди группы теософов». Получив от Елены Фёдоровны её книгу о Е.П. Блаватской, Елена Ивановна писала: «Большая радость была для меня получить Ваш чудесный очерк о Блаватской... Появление этой книги так своевременно, и можно ожидать, что она заложит основание новому пониманию нашей гениальной соотечественницы среди её сородичей».
Любовью и враждой окружена, В сердцах людских останется она.
Ф. Шиллер
Глава 1. Введение
Трудно себе представить что-либо необычайнее и несправедливее того упорного непонимания и даже враждебности, с которыми русское образованное общество продолжает относиться к своей гениальной соотечественнице Елене Петровне Блаватской. Прошло уже 18 лет со дня её смерти, а с основания ею Теософического Общества более 30 лет [Биографический очерк был опубликован в 1900 г. - (прим. ред.). ], срок, совершенно достаточный для того, чтобы вызвать серьёзные расследования относительно деятельности и трудов этой русской женщины, которая боролась с такой неукротимой силой против сковавшего человеческую мысль материализма, которая вдохновила столько благородных умов и сумела создать духовное движение, продолжающее расти, развиваться и оказывать влияние на сознание современников. Плоды её деятельности на виду, и только по ним можно сделать истинную оценку Е.П. Блаватской: она первая обнародовала сокровенные учения, на которых основаны все религии, и первая сделала попытку дать религиозно-философский синтез всех веков и народов; она вызвала пробуждение религиозного сознания древнего Востока и создала международный братский Союз, в основу которого положены уважение к человеческой мысли, на каком бы языке она ни выражалась, широкая терпимость ко всем членам единой человеческой семьи и стремление воплотить не мечтательный, а конкретный идеализм, проникающий во все области жизни. Перед такими плодами должны были бы умолкнуть всякая вражда и возникнуть глубокий интерес к необычайным силам той души, которая смогла дать такой могучий толчок человеческой мысли. А между тем имя Е.П. Блаватской продолжает вызывать в России по-прежнему недоверие, и до сих пор не нашлось ни одного значительного голоса, чтобы сказать веское слово в пользу той, которая, по справедливости, должна бы быть славой и гордостью своей родины.
Из всех её литературных трудов, благодаря которым Западная Европа впервые познакомилась с сокровенными учениями древнего Востока, в России только в прошлом году появился первый перевод её «Голоса Безмолвия», и до сих пор её литературное имя соединяется у нас только с очерками об Индии, которые, под псевдонимом Радда-Бай, названные «Из пещер и дебрей Индостана», печатались в «Русском Вестнике», если не ошибаюсь, в начале восьмидесятых годов. И всё, что мне удалось найти в русской литературе по поводу Елены Петровны, ограничивается враждебным памфлетом романиста Всеволода Соловьёва «Разоблачённая жрица Изиды», его же статьёй противоположного характера в «Ребусе» за июль 1884 г. да двумя статьями в словаре Венгерова; одна из них — из третьих рук составленная биографическая статья, не имеющая никакой ценности, а другая — заметка Владимира Соловьёва, основанная на чистейшем недоразумении, о котором речь впереди. Если к этому прибавить малоизвестный биографический очерк её родной сестры Веры Петровны Желиховской, напечатанный в «Русском Обозрении» в 1891 г., её же книгу, написанную в ответ на упомянутый памфлет Всеволода Соловьёва, «Е.П. Блаватская и современный жрец Истины» и две её статьи в «Ребусе» за 1881 – 1882 гг. — вот и все материалы на русском языке, касающиеся Е.П. Блаватской.
Несравненно приятнее было бы совсем не касаться названной книги Всеволода Соловьёва, которая отмечена такой печатью предательства, что, читая её, становится неловко, словно сам участвуешь в очень нехорошем деле. Но она сыграла слишком роковую роль во мнении русского общества относительно Е.П. Блаватской; бойко и ярко написанная, она многими была прочтена, и, так как очернённую Елену Петровну на родине совсем не знали и защититься из могилы она не могла, пущенная клевета обошла беспрепятственно всю Россию, и одни — из его книги, а другие — понаслышке от читавших ту же книгу стали утверждать, что Е.П. Блаватская — уличённая обманщица и учения её, идущие из такого мутного источника, не могут быть чистыми. Но самое опасное в этой дурной книге то, что она опирается на «документы». Благодаря этому даже разборчивые люди, возмущённые тоном книги, всё же подпадают под её влияние. Ценность главного документа, «Отчёта Общества Психических Исследований», мы разберём позднее, а теперь необходимо сказать несколько слов о приёмах Всеволода Соловьёва. Чтобы напасть с оскорблениями на женщину, которая — по его же словам — относилась к нему с материнской лаской, он дождался её смерти и, по странному недосмотру, издал свою статью в России и на русском языке, тогда как, по его же словам, похвальной целью этой книги было — охранить доверчивых людей от губительного влияния Е.П. Блаватской. Поэтому нужно думать, что книга его назначалась не для русских, которые совсем не знали Е.П. Блаватскую и не могли даже пользоваться её сочинениями и по условиям тогдашней цензуры, и потому, что они были написаны на английском языке, — а для тех, которые или уже подпали, или могли легко подпасть под её губительное влияние, т.е. для англичан. Но этого мало: надеясь, что его русская книга не дойдёт до англичан, он сослался в ней на двух живых свидетелей, г-жу Купер-Окли и г-на Гебхарда, хорошо знавших Елену Петровну; но он ошибся в расчёте, и они утверждают, что он ссылался на них ложно. Ввиду этого нужно с большой осторожностью относиться и к главному «документу» его книги, т.е. к письмам Е.П. Блаватской, большая часть которых приведена без всякой даты. Что стоило, при таком бесцеремонном отношении к истине, сделать лёгкие изменения, которые могли совершенно изменить смысл письма? Во всяком случае, всех, читавших книгу Соловьёва, убедительно прошу во имя справедливости к русской женщине, горячо любившей свою родину, и к теософам всего мира, которым дорого её имя, прочесть ответ В.П. Желиховской «Е.П. Блаватская и современный жрец Истины» и книгу А. Безант «Е.П. Блаватская и Учителя Мудрости» (H.P. Blavatsky and the Masters of Wisdom). Последняя книга — подробное, подкреплённое многочисленными живыми свидетелями расследование на месте, т.е. в Адьяре, наделавшего когда-то много шума следствия г-на Ходжсона, напечатанного в отчёте Лондонского Общества Психических Исследований.
Когда мне пришлось впервые познакомиться с Теософией, а затем и с главным трудом Е.П. Блаватской «Тайная Доктрина» (The Secret Doctrine), меня сразу поразило полное несоответствие между развернувшейся передо мной большой величиной и тем до странности неподходящим представлением, которое упорно сохраняется в русском обществе как относительно самого теософического движения, так и относительно его создательницы. Это вызвало во мне решимость как можно основательнее познакомиться с её жизнью и трудами и выяснить, насколько возможно, истинный образ той, которая сумела вызвать к себе все оттенки человеческих чувств, от обожания до ненависти, от глубокого почитания до презрительной насмешки включительно. С тех пор прошло несколько лет, и мне не только удалось познакомиться приблизительно со всем, что было написано о ней, но и лично узнать наиболее значительных из её учеников, как А. Безант, Джордж Мид, г-жа Купер-Окли, Бертрам Китлей, Гюббе-Шлейден и др. Одновременно с этим я продолжала изучать её сочинения и многочисленные комментарии к её «Тайной Доктрине», из которых образовалась обширная литература на трёх европейских языках. И чем больше я знакомилась со всеми материалами, тем яснее становилось для меня, что для истинной биографии Е.П. Блаватской, которая передала бы её верный образ, время ещё не пришло. Её необыкновенная психическая организация, проявлявшая такие силы, которые у огромного большинства людей находятся ещё в скрытом состоянии, настолько опередила тип современного интеллигентного человека, что разгадать её вполне и безошибочно определить её свойства будет в состоянии лишь психология будущего. История говорит, что и прежде появлялись время от времени люди, одарённые неведомыми для остальных людей силами, как Калиостро, Яков Бёме, Сведенборг и др., но разница между ними и г-жой Блаватской огромная: те жили в иные времена, когда общение между людьми было медленное и трудно проверяемое, а критический анализ находился ещё в зачатке, и до нас могли дойти только смутные легенды об их чудесных силах. Елена Петровна появляется на сцене жизни в такое время, когда умственное общение обегает земной шар с необычайной быстротой, когда каждое сколько-нибудь выдающееся явление делается немедленно достоянием всего мира; и жила Елена Петровна — последовательно в трёх частях света — совершенно открыто, принимала у себя всех, кто только желал её видеть, была лично известна множеству людей всех национальностей и профессий. Её знали многие учёные Америки, Азии и Европы. И сама она, и её жизнь, и её так называемые чудеса были у всех на виду. Замолчать её или отделаться смутными легендами было уже невозможно. Но и до сих пор мало кто сознаёт, что не только принесённые ею с Востока учения, но и она сама, её личность, её необычайные психические свойства представляют для нашей эпохи явление величайшей важности. Она — не теория, а факт. И факт этот говорит слишком настоятельно, что наука должна широко раздвинуть свои границы, принять в свои пределы не только физические, но и сверхфизические явления и рядом с эволюцией формы признать и эволюцию психическую и духовную или же — сложить оружие и объявить себя бессильной перед явлениями высшего порядка. С этой точки зрения, т.е. как явление, по внутренним своим свойствам далеко опередившее своё время и дающее глубоко интересные указания на будущие линии человеческого развития, Елена Петровна должна была бы представлять огромный интерес для современных психологов; как этот интерес проявился в действительности, мы увидим далее из отчёта Лондонского «учёного» Общества Психических Исследований; иного проявления со стороны присяжных учёных во всех собранных мною материалах мне не попадалось.
Когда сталкиваешься с воспоминаниями и отзывами знавших Елену Петровну людей, как друзей, так и врагов, или когда расспрашиваешь живых свидетелей её жизни, больше всего поражаешься разнообразием их мнений, словно перед вами проходит не одна, а множество личностей с одним и тем же именем «Елена Петровна Блаватская». Для одних она — великое существо, открывающее миру новые пути, для других — вредная разрушительница религии, для одних — увлекательная и блестящая собеседница, для других — туманная толковательница непонятной метафизики; то — великое сердце, полное безграничной жалости ко всему страдающему, то — душа, не знающая пощады, то — ясновидящая, проникающая до дна души, то — наивно доверяющая первому встречному; одни говорят о её безграничном терпении, другие о её необузданной вспыльчивости и т.д. до бесконечности. И нет тех ярких признаков человеческой души, которые бы не соединялись с именем этой необыкновенной женщины.
Никто не знал её всю, со всеми её свойствами. Одиночество её доходило до того, что даже самые близкие, дорогие люди относились с недоумением и даже с недоверием к её свойствам. Трагизм этого одиночества бросается в глаза, когда читаешь биографический очерк, написанный её горячо любимой сестрой: рядом с добрым чувством, сколько в нём недоумения, а порой смущения, сколько вынужденного доверия только потому, что она видела «неопровержимые доказательства»... и какое удивление прорывается у этой любящей сестры, когда она встречается с очень высокой оценкой её личности... как ей хочется извиниться и сказать: «Ну, это уж слишком!»
И это вполне естественно. Свойства её выходили из обычного уровня настолько, что были слишком чужды для огромного большинства. Кто-то сказал про неё, что «она поднималась на высоты, где способны парить одни орлы человечества, и кто не в силах был подняться вместе с ней, тот видел лишь пыль её подошв». Даже ближайший её сотрудник и помощник, полковник Олькотт, признаётся в своём дневнике, что, несмотря на многие годы совместной жизни, он до конца не мог ответить на часто задаваемый себе вопрос: кто была Елена Петровна? До того не поддавалась никаким установленным определениям её многогранная натура, до того необычайны были многие её свойства и проявления. Но в некоторых определениях сходятся все, знавшие её: все утверждают, что она обладала необычайной душевной силой, подчинявшей себе всё окружающее, что она была способна на невероятный труд и сверхчеловеческое терпение, когда дело шло о служении идее, об исполнении воли Учителя; и также единодушно сходятся все на том, что она обладала поразительной, не знавшей границ, искренностью. Искренность эта сказывается в каждом проявлении её пламенной души, никогда не останавливавшейся перед тем, что о ней подумают, как отнесутся к её словам и поступкам, она сказывается в необдуманных выражениях её писем, она сквозит в каждой подробности её бурной, многострадальной жизни. Искренность её и доверчивость доходили до размеров, совершенно необычайных для души, собравшей такое небывалое в истории разнообразие жизненного опыта: начиная с впечатлений светской русской девушки времён крепостного права и затем — совершенно сказочных переживаний в Индии и Тибете в роли ученицы восточных мудрецов до не менее необычайного положения духовного учителя и провозвестника древней Мудрости среди высококультурных англичан в самом трезвом из европейских центров — Лондоне. Одна из черт Елены Петровны, которая для близких людей представляла необыкновенную привлекательность, но в то же время могла сильно повредить ей, был её меткий, блестящий юмор, большей частью добродушный, но иногда и задевавший мелкие самолюбия.
Знавшие её в более молодые годы вспоминают с восторгом её неистощимо весёлый, задорный, сверкающий остроумием разговор. Она любила пошутить, подразнить, вызвать переполох. Её племянница, Надежда Владимировна Желиховская, сообщает: «У тёти была удивительная черта: ради шутки и красного словца она могла насочинять на себя что угодно. Мы иногда хохотали до истерики при её разговорах с репортёрами и интервьюерами в Лондоне. Мама её останавливала: "Зачем ты всё это сочиняешь?" — "А ну их, ведь все они голь перекатная, пусть заработают детишкам на молочишко!" — А иногда и знакомым своим теософам в весёлые минуты рассказывала, просто для смеха, разные небывальщины. Тогда мы смеялись, — но с людской тупостью, которая шуток не понимает, из этого произошло много путаницы и "неприятностей". Не только "неприятностей", но весьма возможно, что из тех, которые не понимают шуток, бывали и задетые её шутками, и те переходили в лагерь её врагов».
Врагов её можно разделить на две категории: на врагов её учения и на личных недоброжелателей. Из числа первых самыми ярыми были миссионеры, жившие в Индии, влияние которых подрывалось её стремлением объединить в общем эзотеризме все древнеарийские верования и доказать происхождение всех религий из единого божественного источника. Наряду с миссионерами, врагами её были и правоверные спириты, учения которых она подрывала и в многочисленных статьях, и в устных беседах, никогда не стесняясь — по своему обыкновению — в выражениях. Её личными врагами была и та часть английского общества в Индии, которую она уже по свойству своей свободолюбивой, ненавидевшей этикет натуры должна была шокировать и которые не могли ей простить, что она предпочитала им общение с презренными в их глазах индусами; кроме того, её врагами являлись и все те, которые подходили к ней с корыстными целями и, неудовлетворённые в своём желании получить от неё оккультные знания, благодаря которым она проявляла свои «чудеса», — уходили от неё с затаённой враждой. Результатом всей этой вражды и явился нашумевший так сильно процесс Куломба — Паттерсона — Ходжсона. Но о нём речь впереди, а теперь я приведу вкратце те биографические данные, которые мне удалось проверить благодаря любезному содействию её ближайших родственников.
Всю жизнь её можно разделить на три ясно разграниченных периода. Детство и юность со дня рождения в 1831 году и до замужества в 1848 году составляют первый период; второй — таинственные годы, по поводу которых не имеется почти никаких определённых данных, длившийся, с четырёхлетним перерывом, когда она приезжала к своим родственникам в Россию, более 20 лет, начиная с 1848 года по 1872 год, и третий период с 1872 года до смерти, проведённый в Америке, Индии, а последние шесть лет в Европе, среди многочисленных свидетелей, близко знавших Елену Петровну. Относительно этого последнего периода существует много биографических очерков и статей, написанных близко знавшими её людьми.